Эдипов комплекс под «электронным микроскопом» Кляйн, классических и современных Кляйнианцев, часть 1

Элизабет Спиллиус (Spillius, 2012) утверждала, что на заре своего творчества, до 1935 года, Мелани Кляйн была ортодоксальным аналитиком, ревностным последователем идей Зигмунда Фрейда, и понимала либидинозно-деструктивные влечения так же, как понимал их Фрейд. Но благодаря тому, что продолжительное время она наблюдала за игрой маленьких детей и прислушивалась к тому, что они говорят, какими эмоциями переполняются, какие фантазии стоят за этими эмоциями, она сошла с «рельсов физики» и фундаментально переосмыслила некоторые предположения Фрейда.

Можно сказать, что Мелани Кляйн буквально за десятилетие, совершила революцию в психоанализе, сместила акценты с гипотетических конструктов психического аппарата, следов памяти, судьбы влечений и катексисов, на чувства и переживания. В 1946 году в своей знаменитой работе «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (Кляйн, 2009) она предложила новую архитектуру Эго, «расширив» его до self (самости), а также примитивные механизмы защиты: расщепление, проекцию, интроекцию и проективную идентификацию. Это позволило получить другую перспективу на то, как формируется внутренний мир младенца, а потом и мир взрослого человека, который состоит из непрерывного взаимодействия частей self и внутренних частичных объектов, а также на то, каким образом происходит коммуникация между двумя людьми.

Концептуальный сдвиг в научном мышлении Мелани Кляйн состоял в понимании бессознательной психической деятельности и не соответствовал представлениям Фрейда. Взяв за основу открытые Фрейдом правила, которым подчиняется первичный процесс, смещение и сгущение, Кляйн и ее последователи разработали понятие «бессознательной фантазии», в написании ph-phantasy, не f-fantasy (Steiner et al., 2019). Они утверждали, что бессознательное организовано с помощью и вокруг бессознательных фантазий, так называемых строительных блоков психической структуры, по типу сообщества или театра. В нем непрерывно происходит коммуникация между внутренними объектами и частями self, а бессознательная фантазия является «активным состоянием одних или нескольких «внутренних» объектных отношений», писал Роберт Хиншелвуд (Хиншелвуд, 2020, с. 265). Иными словами, бессознательные фантазии являются основой внутренней жизни человека, стоят за всеми психическими процессами, обусловливают и формируют любую психическую деятельность: мышление, защиты, сновидения, симптомы, и так далее.

Также Мелани Кляйн предположила (Кляйн, 2009), что управление внутренней жизнью человека осуществляется Параноидно-Шизоидной и Депрессивной позициями. Позиции представляют собой способы интрапсихического функционирования и отражают паттерны взаимодействия человека со своими внутренними объектами. Эти паттерны, в свою очередь, являются трафаретом для всех отношений человека во внешнем мире. «…Нет такого влечения, нет такой инстинктивной потребности или реакции, которые не переживались бы в виде бессознательной фантазии», разъясняла Сьюзен Айзекс (Steiner et al., 2019, p. 162).

Кроме того, мнения Мелани Кляйн и Зигмунда Фрейда не совпадали в понимании того, что такое влечение. Если Фрейд думал о влечениях, как о пограничной концепции, биологической силе, которая знаменует собой психическую репрезентацию напряжений в теле, то Кляйн вела речь о влечениях, как о психологических единицах, которые называются любовь и ненависть, утверждала
Ханна Сигал (Segal, 2019). Тело человека, в представлении Кляйн, является не источником биологических влечений, а посредником, или инструментом, с помощью которого эти влечения могут быть выражены. И если Фрейд не связывал влечения с объектом, и в его теории влечений объект появляется случайным образом, то Кляйн, хотя и использовала ту же самую терминологию, что и Фрейд, напрямую связывала влечения с объектом. Другими словами, согласно теории Мелани Кляйн, объект «впечатан» в понятие влечения, а все действующие на уровне тела инстинкты, психически представлены как отношения с объектами. «Знание об объекте или намек на это знание, как на цель или источник удовлетворения, является неотъемлемой частью влечений», писал Роберт Хиншелвуд (Хиншелвуд, 2020, с. 395).

Ханна Сигал (Segal, 2019) также отметила, что тем самым Мелани Кляйн пересмотрела базовый экономический принцип метапсихологии Фрейда. Кляйн предположила, что психическая энергия не является ни конечной, ни заданной заранее, ни детерминированной эрогенным источником. Если в рамках подхода Фрейда, нарциссическое и объектное либидо работают как сообщающиеся сосуды, и индивид, катектируя собственное Эго, тем самым забирает некоторое количество психической энергии от внешнего объекта, то для Кляйн и Кляйнианцев это не так. С точки зрения Кляйн, психика выстроена из ощущений, которые можно интерпретировать, как отношения с объектами, а влечения связаны друг с другом и одновременно направлены как внутрь, на внутренние объекты, так и во вне, на внешние объекты. Помимо того, любовь к объекту не ограничивает, а наоборот, увеличивает любовь к другим объектам (Хиншелвуд, 2020).

Кляйнианцы указывали на то, что бессознательные фантазии ребенка окрашивают реальность, и в зависимости от того, как окрашены коммуникации с внутренними объектами (в терминах бессознательных фантазий), то есть, насколько интенсивны эмоции, в такие же «цвета» будут окрашены и реальные события внешнего мира (Хиншелвуд, 2020). Например, если индивид репариует свои внутренние объекты: родительские имаго, родительскую пару, образы любимых людей, а не разрушает их, тогда он имеет возможность любить других людей в реальном мире, как зрелая личность. Если он атакует их, тогда его внутренние объекты и внутренний психический мир разрушаются, индивид чувствует себя в депрессии, и во внешнем мире его начинают преследовать те образы, которые он, уничтожив внутри, спроецировал вовне.

Поэтому теория Мелани Кляйн еще называется теорией объектных отношений, где объектные отношения — это отношения внутренних объектов и частей self, которые, согласно всемогущественной фантазии, могут быть временно отделены и перемещены в другой объект, как отмечал Дональд Мельтцер (Мельтцер, 2021).

Эдипальная ситуация

Рональд Бриттон утверждал (Бриттон и др., 2012), что для Мелани Кляйн, также как и для Зигмунда Фрейда, Эдипов комплекс был центральным в развитии индивида. Но Кляйн рассматривала Эдипов комплекс с другой перспективы, через «электронный микроскоп», опираясь на свой опыт наблюдения за маленькими детьми. Мелани Кляйн предположила существование ранней «Эдипальной ситуации», предваряющей Эдипов комплекс, в которой родительские сексуальные отношения, не только воспринимаемые, но и сфантазированные, то, что Зигмунд Фрейд называл «первичной сценой», играют решающую роль.

Мелани Кляйн считала (Кляйн, 2009), что Эдипальная ситуация начинается уже в раннем младенчестве, намного раньше вхождения ребенка в фаллическую фазу, и настаивала на том, что «до-генитальный» не значит «до-Эдипов». Эдипальная ситуация отличается от Эдипова комплекса тем, что родители воспринимаются в терминах частичных объектов (мать = материнская грудь, отец = отцовский пенис), тогда как в Эдипе Фрейда родители воспринимаются в терминах целостных объектов, как личности.

Во-первых, в отличие от Зигмунда Фрейда, который считал, что Эго ребенка начинает формироваться после шести месяцев, Кляйн и Кляйнианцы настаивали на том, что ребенок уже рождается с self, хотя примитивным и расплывчатым, и может устанавливать связи с объектами. Это означает, что базовый конструкт «Я хочу чего-то от объекта, или причиняю объекту нечто», в терминах частичных объектов, валиден с самого начала психической жизни (Хиншелвуд, 2019). Во-вторых, Кляйн утверждала, что у младенцев есть бессознательное знание не только о вагине, но и о пенисе, и что психосексуальное развитие ребенка начинается уже с первых месяцев его жизни. Следовательно, и материнская грудь, и пенис являются первичными частичными объектами оральных желаний ребенка, полагала Мелани Кляйн (Кляйн, 2009).

Родившись, ребенок любого пола начинает испытывать спектр генитальных ощущений и желаний, которые направлены на мать и на отца, и которые ребенок переживает под приматом орального либидо, смешивая их с уретральными и анальными желаниями и фантазиями. Кляйн связывала это с тем, что «чрезмерная зависть младенца к хорошей кормящей груди препятствует его адекватному оральному удовлетворению и поэтому действует как стимул к интенсификации ранних генитальных желаний и устремлений» (Блендоню, 2019, с. 215). Генитальные ощущения младенца-мальчика дают ему предположение, что отец обладает пенисом, а с другой стороны, эти же генитальные ощущения и импульсы толкают его на поиск отверстия, то есть, направлены на мать. Генитальные ощущения девочки формируют у нее желание принять пенис отца в свою вагину. Таким образом, стадии развития либидо «перекрывают» друг друга, генитальные желания смешиваются с оральными, и «с самого начала позитивные и инвертированные Эдиповы тенденции находятся в тесном взаимодействии» (Кляйн, 2009, с. 63).

По мнению Мелани Кляйн, Эдипальная ситуация начинается у обоих полов одинаково, и запускают ее фрустрации, которые ребенок испытывает по отношению к груди матери (Бриттон и др., 2012). В статье «Любовь, Вина и Репарация» 1937 года Мелани Кляйн писала (Кляйн, 2007), что с рождения младенец полностью зависит от груди матери, но не боится этого, так как не признает своей зависимости. Он признает только свое собственное существование, и ничье более; следовательно, сосок материнской груди для него – это лишь часть него самого, ощущение полного удовольствия в теле, благополучия, тепла, любви и доброты.

В силу того, что у младенца любого пола единственным желанием является безграничное удовлетворение, писала Мелани Кляйн (Кляйн, 2007), то даже в самых благоприятных условиях возможна некоторая фрустрация, которую ребенок испытывает у груди матери, поэтому он отворачивается от груди и начинает искать орального удовлетворения от пениса отца. Мелани Кляйн была убеждена (Segal, 2019), что помимо материнской груди, отец, как реальный, так и сфантазированный, в терминах частичных объектов, также важен для ребенка с самого рождения. Причем, чем большую фрустрацию младенец испытывает у груди матери, тем больше надежд он питает на новый источник и тем сильнее любит новый частичный объект. Неминуемо разочаровавшись в новом, он отступает к первому объекту, что влечет за собой изменчивость и непостоянство как эмоциональных установок, так и стадий организации либидо. Такая осцилляция между первичными имаго способствует тесному переплетению ранних стадий прямого и инвертированного Эдипова комплекса. Кроме того, Эдипальная ситуация включает в себя фантазии не только о частичных объектах, но и фантазии о взаимоотношениях этих частичных объектов, которые в последствии становятся основой представлений о родителях.

Параноидно-Шизоидная позиция

Ханна Сигал (Segal, 2019) разъясняла, что комплекс переживаний, тревог и защит от них, через которые ребенок проходит в этом периоде, и которые в той или иной степени продолжаются потом в детстве и во взрослом возрасте, Мелани Кляйн назвала «Параноидно-Шизоидной позицией» (PSD). Тревоги, которые определяют эту позицию, инициируются голодом, фрустрациями, влечением к смерти и травмой, которую ребенок пережил при рождении. В связи с этим, ребенок переживает преследование и угрозу уничтожения, распада на части, страха того, что кто-то хочет его кастрировать (если это мальчик) или повредить внутреннее содержимое ее тела (если это девочка), причем, теми садистическими способами, которыми ребенок атакует родителей в своих фантазиях (Кляйн, 2009). Другими словами, тревоги Параноидно-Шизоидной позиции – это все переживания, которые связаны с судьбой self.

Необходимо добавить, что в Параноидно-Шизоидной позиции настолько сильно выражено всемогущество и идеализация, что ребенок всемогущественно отрицает все плохие переживания, а все хорошие идеализирует - так он защищается от страха перед преследующими внутренними объектами. Мелани Кляйн утверждала (Кляйн, 2009), что в этой позиции действуют доступные младенцу механизмы защиты: расщепления self и объектов на хорошую и плохую части; проективной идентификации – бессознательной фантазии, в которой отщепленные части self проецируются в другой объект, целый или частичный; и интроекции. В связи с тем, что ребенок должен справляться с фрустрацией, которая влечет за собой агрессию, он расщепляет грудь матери (мать) на: 1) «хорошую», которая любит, приносит удовлетворение и безопасность, и которую он идеализирует, а также проецирует в нее свою любовь; и на 2) «плохую», фрустрирующую, в которую он проецирует свою ненависть и страхи, и которая становится прототипом всех преследующих объектов. Также, амбивалентное отношение к материнской груди переносится на отношение к пенису отца, который, как следствие, расщепляется на «хороший пенис» и «плохой пенис».

Затем ребенок интроецирует «хорошие» и «плохие» частичные объекты по отдельности, и цикл проекции и интроекции повторяется снова и снова. Из этого следует, что первичные имаго, которые интроецирует ребенок, имеют «двойников» в его внутреннем психическом мире. Имаго материнской груди и имаго пениса, которые устанавливаются в Эго, формируют ядро Супер-Эго. Отношение ребенка к этим внутренним объектам взаимодействует с отношением ребенка к реальным матери и отцу, а поскольку каждой интроекции родительских имаго соответствует проекция внутренних объектов во внешний мир, которые происходят непрерывно, то развитие Супер-Эго и ход Эдипальной ситуации неразрывно связаны.

Когда ребенок начинает осознавать свою зависимость и обнаруживает, что не может удовлетворить все свои потребности, он чувствует пустоту и одиночество, и автоматически становится агрессивным, взрывается гневом и ненавистью. Он переживает эти эмоции как боль в теле - как взрывные, жгучие, удушающие, сдавливающие телесные ощущения, которые сопровождают его фрустрацию. Тогда он атакует и разрушает «плохие» внутренние объекты, которые возникают на месте «хороших», а это, в свою очередь, вызывает дальнейшее переживание чувства недостатка, боли и страха, и таким образом образуется порочный круг.

Такого рода детские установки, как и сама Эдипальная ситуация, которая со временем трансформируется в Эдипов комплекс, являются значимыми для здорового развития ребенка. Вокруг этого опыта происходит интеграция противоположных аспектов self, возникает побуждение к обучению, так называемый эпистемофилический импульс, и формируется отношение к внешней реальности. Рональд Бриттон (Бриттон и др., 2012, с. 87) цитировал Мелани Кляйн: «В самом раннем детстве происходит знакомство детей с реальностью через депривации, которые она им навязывает. Отвергая реальность, они тем самым защищаются от нее. Однако фундаментальным фактором и критерием всей дальнейшей способности адаптироваться к реальности становится то, насколько они способны выносить депривации, проистекающие из Эдипальной ситуации».

По мере развития, ребенок постепенно начинает фиксировать и запоминать объекты, а значит, начинает воспринимать и мать, и отца, в терминах целостных объектов, а не частичных. Это осознание помогает ему выйти за пределы бинома (диады) мать - ребенок, и, как следствие, ему открывается широкая дорога к ментальной триангуляции - к Эдипу. Это означает, что мать становится отдельной, имеющей свою собственную жизнь и сексуальные отношения с отцом, которые ребенок не может контролировать. Поэтому он вынужден отказаться от единоличного и всецелого обладания матерью, что вызывает в нем сокрушительное чувство утраты. Если ребенок не будет способен его вынести, то чувство утраты может вылиться в чувство преследования, утверждала Мелани Кляйн (Кляйн, 2009).

Триангуляция также означает, что отец начинает оказывать влияние на ребенка, как некая гравитационная сила, аттрактор, который притягивает к себе и окончательно разрушает симбиотические отношения матери и ребенка С одной стороны, ребенок чувствует мощь гравитации отца, а с другой стороны, он чувствует, что в теле и мышлении его матери тоже существует образ его отца. Он знает, что не может полностью захватить ментальное психическое пространство матери, потому оно занято уже ее мужем, его отцом. А также он понимает, что не может внедриться в родительскую спальню, не может внедриться в пару, потому что вагина матери «закрыта» пенисом отца. Тогда в фантазиях ребенка возникает чудовищная «комбинированная родительская фигура», в которой родители слиты в единое целое в процессе непрерывного полового сношения, (материнское тело, содержащее пенис отца и конкурирующих сиблингов), и которая служит как отрицанием коитуса родителей, так и проекцией враждебности ребенка на этот акт, что, в свою очередь, превращает его в пугающий образ.

Таким образом, ребенок сталкивается с эмоциями, которые связаны с его исключенностью из первичной сцены, когда он «не нужен», когда он – третий лишний в родительской паре. Он сталкивается с сепарационной тревогой и чувствами малоценности, ненужности, несправедливости, разочарования, гнева, ярости, ревности и так далее. Более того, ребенок обнаруживает, что отношения между матерью и отцом носят генитально-детородный характер и отличаются от его отношений с матерью. Признание этого факта вызывает в нем глубокое переживание утраты и чувство зависти, которое может трансформироваться в чувство обиды и самоуничижения, если ребенок не будет способен выносить свою зависть.

Рональд Бриттон предположил (Бриттон и др., 2012), что на основании собственного восприятия и интуиции относительно природы пары, частью которой был ребенок, когда мать кормила его грудью, а затем и природы Эдипальной пары, в своих фантазиях ребенок формирует одну или несколько внутренних сосуществующих версий родительской пары. Мелани Кляйн считала (Кляйн, 2010), что природа родительской пары искажается, в зависимости от того, с какими целями - деструктивными или репаративными - ребенок проецирует в нее свои части self и фантазии. Насколько высоки тревоги, которые связаны с фантазиями об Эдипальной паре, настолько же сильное вмешательство будет происходить в способность ребенка устанавливать связи в своей психике, и, следовательно, мыслить. Этот процесс напрямую зависит от фантазии о соединении рта и соска, вагины и пениса (Кляйн, 2009).

Другой последователь Мелани Кляйн, Майкл Фельдман также утверждал (Бриттон, и др., 2012), что фантазии о природе родительских отношений определяют не только природу тревог ребенка, защит от них и качество объектных отношений, но также влияют и на мышление ребенка. То, каким образом Эдипальная пара соединяется в фантазиях ребенка - для любви и удовольствия, или для деструкции - и определяет способность ребенка использовать свою психику для создания связей между мыслями и чувствами, а также выносить тревоги, которые эти связи порождают.

На прохождение Параноидно-Шизоидной позиции влияют как врожденные факторы, так и внешняя среда. К врожденным факторам относится так называемый баланс инстинктов жизни и смерти. В тех случаях, когда зависть, которую Герберт Розенфельд называл «чистой культурой инстинкта смерти» (Розенфельд, 2008), настолько выражена у младенца, что может разрушать материнские способности принимать его проективные идентификации, прохождение Параноидно-Шизоидной позиции затрудняется. Это будет приводить к тому, что ребенок будет интроецировать мать, как «всегда-всё-неверно-толкующий» объект. А те части его self и эмоциональные состояния, которые мать не улавливает, он будет изгонять из себя во всемогущественных фантазиях с помощью массированных проективных идентификаций, утверждали Джоан и Невилл Симингтоны (Симингтон, Симингтон, 2010). Под внешней средой понимается преимущественно материнская забота, которая может способствовать заполнению фантазий ребенка как устрашающим фактическим содержимым, так и их благоприятной модификацией. Но мать всегда должна опираться на помощь отца, который (в идеальной ситуации) выступает приёмником для ее проективных идентификаций, в этом и состоит «закон отца». В противном случае, каждый родитель, «выходя из спальни», бессознательно будет использовать ребенка как контейнер для эвакуации собственных переживаний исключенности из первичной сцены, провоцируя тем самым неразрешаемый Эдип у ребенка.

Депрессивная позиция

Если всё идет хорошо, то по мере того, как ребенок развивается, его острые параноидные тревоги и шизоидные защиты ослабевают, и благодарность начинает компенсировать зависть (Кляйн, 2010). Ребенок начинает постигать свое амбивалентное отношение, свои враждебные фантазии и ненависть по отношению к тем, кого он любит, в первую очередь, к матери. Любовь начинает превалировать над ненавистью, и ребенка начинают заботить судьбы любимых и важных ему объектов, а не судьба его self.

Также у ребенка возникает страх потерять любимые внутренние объекты, которые он прежде агрессивно атаковал. И он начинает переживать чувство вины и мучительного сожаления за то, что своими ревнивыми, жадными и завистливыми импульсами разрушил хорошие внутренние объекты, совершил что-то ужасное по отношению к ним в своих фантазиях, и теперь должен делать поступки, чтобы всё вернуть обратно, искупить свою вину. Так ребенок начинает чувствовать потребность в репарации - импульсы к восстановлению связи с «хорошими» внутренними объектами: с «хорошей» грудью, с «хорошей» матерью, восстановлению «хорошей» родительской пары. Причем, репаративные фантазии зачастую являются «антиподом» садистических фантазий, их точной противоположной копией, а репаративные импульсы только усиливают переживание любви, которое сосуществует с агрессивными импульсами. Кроме того, насколько сильно ребенок переживал садистическое всемогущество, настолько сильно он будет переживать и репаративное всемогущество (Кляйн, 2010).

Пенис отца, который в садистических фантазиях ребенка повреждал мать, в фантазиях о репарации становится средством восстановления матери и ее исцеления. Это означает, что влечение к репарации усиливает желание как дать, так и получить либидинозное удовольствие. А так как ребенок чувствует, что он способен репарировать ранее поврежденный объект, и что интенсивность его агрессивных импульсов снижается, то переживание им любви к объекту усиливается, а вина смягчается. Кроме того, ребенок впервые переживает чувство утраты и горя, которые связаны с его взрослением. Восприятие мира становится богаче, он начинает различать внутреннюю и внешнюю реальности, связи между ними, постигать сущность мира, находящегося вне его self, и обретает способность символизировать. Все вышеприведенные переживания, тревоги и защиты от них, Мелани Кляйн назвала «Депрессивной позицией» (Кляйн, 2010).

Кляйн указывала на взаимосвязь между проработкой Депрессивной позиции, формированием хороших внутренних объектов, и ходом Эдипова комплекса.
Эдипальное соперничество и в гетеросексуальной (позитивной), и в гомосексуальной (инвертированной) форме, создает предпосылки для развития Депрессивной позиции. И в том, и в другом случае один родитель становится объектом желания, а второй – соперником. В Депрессивной позиции данная конфигурация сохраняется, но чувства к каждому родителю неуловимо изменяются: позитивное превращается в негативное, и наоборот, до тех пор, пока ребенок полностью не признает свою собственную природу, сексуальную связь родителей и их анатомические отличия от него.

Признание сексуальных отношений между родителями, как связующего звена в Эдиповом треугольнике, замыкает этот треугольник и создает своего рода ограничитель для внутреннего психического мира ребенка, изменяет его и делает общим с родительским, в котором возможны разнообразные объектные отношения. С одной стороны, в треугольнике ребенок имеет отдельную связь с каждым из родителей, а с другой стороны, он вынужден быть как наблюдаемым, так и наблюдать связь родителей, которая исключает его присутствие. Из этого следует, что в триангулярное пространство, как утверждает Рональд Бриттон (Бриттон и др., 2012), включены:

• возможность участия во взаимоотношениях,
• возможность наблюдения отношений двух других участников Эдипальной ситуации,
• возможность быть наблюдаемым.

В целом, цель инфантильной сексуальности, как утверждала Мелани Кляйн (Seagal, 2019), — это интроекция, установление хорошего внутреннего объекта, а не разрядка либидо. Если ребенок установил хороший внутренний объект, то
любовь к нему позволит ему полюбить и внешние. И тогда ребенок будет способным выдерживать существование связи родителей, которую он воспринимает через призму любви и ненависти, а также у него разовьется прообраз объектных отношений, в которых он будет выступать свидетелем, а не участником. Если ребенок будет способным представлять хорошие взаимоотношения родителей, то пространство, которое находится вне его self, начнет развиваться, поддаваться наблюдению со стороны, что, в свою очередь, будет способствовать созданию основы для убеждения в том, что мир безопасен и прочен. Если ребенок не будет способен признать родительскую сексуальность и выдержать соединение идеализированной матери с отцом, то он будет воспринимать их связь как угрозу для собственной жизни. У него снова разовьются маниакальные и обсессивные защиты, он будет вынужден вернуться в Параноидно-Шизоидную позицию, к свойственным ей расщеплению и паранойе. Эти защиты могут иметь временный характер, а могут установиться постоянно, что не позволит ребенку пережить и проработать Депрессивную позицию.

Ханна Сигал (Segal, 2019) утверждала, что на основании ощущения того, что родители – это отдельные люди, ребенок устанавливает способность получать удовольствие от отношений с ними. Эта способность противоречит его ревности, желанию разделить их пару, и не допускать их сексуальных отношений, но также является предпосылкой для того, что в своих фантазиях он соединит родителей в счастливую пару.

Мелани Кляйн предполагала, что, Депрессивная позиция впервые возникает в возрасте 6 месяцев и переживается ребенком как интеграция. Затем депрессивная позиция устанавливается, совершенствуется и трансформируется, и переживается ребенком как горе и чувство вины по отношению ко внутренним и внешним объектам, которые были повреждены вспышками ненависти. Войдя в Депрессивную позицию однажды, всегда происходит осцилляция назад, в Параноидно-Шизоидную позицию; такое движение от одного полюса к другому продолжается непрерывно, в течение всей жизни. Таким образом, Параноидно-Шизоидная позиция – это обязательная предшествующая Депрессивной позиции стадия развития, а также защита от нее и регрессия по отношению к ней, утверждала Мелани Кляйн в статье 1946 года «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (Кляйн, 2009).

Список литературы

1. Блендоню Ж. Встречи над пропастью (Жизнь и Труды Биона) / Пер. с англ. – Ульяновск: АО «Областная типография «Печатный двор», 2019. – 453 с.
2. Бриттон Р., Фельдман. М., О’Шонесси Э. Эдипов комплекс сегодня: Клинические аспекты / Под ред. Дж. Стайнера. Пер. с англ. – М.: Когито-Центр, 2012. – 159 с. (Библиотека психоанализа).
3. Кляйн М. Психоаналитические труды: В 7 т. / Мелани Кляйн. – Пер. с англ. под науч. ред. С.Ф. Сироткина и М.Л. Мельниковой. – Ижевск: ERGO. 2007. Т. II: «Любовь, вина и репарация» и другие работы1929-1942 годов. – 2007. – XII, - 386 с.
4. Кляйн М. Психоаналитические труды: В 7 т. / Мелани Кляйн. – Пер. с англ. под науч. ред. С.Ф. Сироткина и М.Л. Мельниковой. – Ижевск: ERGO. 2007. T. V. «Эдипов комплекс в свете ранних тревог» и другие работы 1945-1952 гг. – 2009. – XII, 312 с.
5. Кляйн М. Психоаналитические труды: В 7 т. / Мелани Кляйн. – Пер. с англ. под науч. ред. С.Ф. Сироткина и М.Л. Мельниковой. – Ижевск: ERGO. 2007. T. VI: «Зависть и благодарность» и другие работы 1955-1963 гг. – 2010. - XII, 320 с.
6. Мельтцер Д. Сексуальные состояния разума / М: Институт Общегуманитарных Исследований, 2021. - 314 с.
7. Розенфельд Г. Деструктивный нарциссизм и инстинкт смерти [Электронный ресурс] // Журнал Практической психологии и психоанализа №4, 2008.
8. Симингтон Д., Симингтон Н. Клиническое мышление Уилфреда Биона / Пер. с англ. – М.: «Когито-Центр», 2010. – 285 с. (Библиотека психоанализа).
9. Стайнер Дж., Кляйн М. Лекции Мелани Кляйн по психоаналитической технике. Редактирование и критический обзор Джона Стайнера / Пер. с англ. – М.: Научный мир, 2021. – 224 с.
10. Хиншелвуд Р. Кляйнианский клинический практикум: от теории к практике / Пер. с англ. – М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2019. – 344 с.
11. Money-Kyrle R. Man’s Picture of His World and Three Papers (Psychology, Psychoanalysis & Psychotherapy) / Edited by Harris Williams, London, Phoenix Publishing House, 2015. – 288 p.
12. Segal H. Klein / London and New York, Routledge Taylor & Francis Group, 2019. - 190 p.
13. Spillius E., O’Shaughnessy O. Projective identification. The Fate of Concept. - London, Routledge, 2012. – 432 p.
14. Steiner R., Wise I., Williams P., Unconscious Phantasy / London, Routledge Taylor & Francis Group, 2019. - 240 p.