Джон Стайнер «Работа горя в Гамлете. Превращение призраков предков в просто предков», часть 1

Я начну свой доклад с того, что процитирую размышления певца Брюса Спрингстина, которыми он поделился с аудиторией во время подкаста с Бараком Обамой в 2021 году: «Фишка состоит в том, что вам нужно превратить ваших призраков в предков. Призраки преследуют вас, в отличие от предков, которые идут рядом с вами, сопровождают вас, дают Вам комфорт и то видение жизни, которое будет вашим собственным. Мой отец теперь сопровождает меня, как мой предок, а не преследует, как призрак. И мне потребовалось очень много времени, чтобы это произошло».

Ганс Левальд (Loewald, 1960), американский психоаналитик, придумал фразу «превратить призраков в предков» и использовал ее для описания важного достижения в анализе, которое способствует возобновлению психического развития, однажды приостановленного. Левальд считал, что прогресс в развитии блокируется из-за присутствия конкретных внутренних объектов, которые преследуют пациента своими требованиями. Пациент может освободиться от этого преследования только тогда, когда призраки будут преобразованы в символических двойников и займут свое место в прошлом в качестве предков. Процесс, с помощью которого это достигается, включает в себя работу горя, которая должна быть проделана полностью. Только в этом случае объект принимается как безвозвратно умерший и похороненный.

В конце концов, мы должны будем расстаться с нашими призраками, но для этого сначала их нужно будет оживить.

Вызывая призраков из глубин

Я думаю, что призраки – это примитивные преследующие объекты, которые когда-то были глубоко похоронены в бессознательном, и теперь появляются во время кризиса, словно вызванные современным кровопролитием. И Фрейд, и Кляйн считали такие объекты постоянными конструкциями, отделенными от нормального Суперэго и не поддающимися изменению через опыт. Мы можем освободиться от беспокойства, которое они у нас вызывают, только в том случае, если нам удастся их снова похоронить и «прикрыть сверху» более фундаментальным психическим развитием.

Фрейд считал их бессмертными, подобно «легендарным Титанам»: "В нашем бессознательном эти желания всегда начеку, они, так сказать, бессмертны, и напоминают легендарных мифических Титанов, вынужденных еще с незапамятных времен удерживать на своих плечах тяжелые горные массивы. Эти массивы когда-то были нагромождены на них победоносными богами, и до сих время от времени сотрясаются под судорогами, которые сводят конечности Титанов." (Freud, 1900, p.553).

Кляйн придерживалась аналогичной точки зрения: "Еще в раннем младенчестве эти чрезвычайно опасные объекты порождают конфликт и тревогу внутри Эго. Далее, под воздействием острой тревоги они, как и другие устрашающие объекты, отщепляются от Эго. Но отщепляются способом, отличным от того, которым формируется Суперэго, - они «отодвигаются» в более глубокие слои бессознательного". (Klein, 1958, p.86).

Фрейд характеризовал их, как призраков, которые вызываются из глубин «запахом крови». Он писал: "Если позволите мне выразиться образно, то единственное, на что они способны, это – уничтожать, то есть, делать также, как это делали призраки из подземного мира Одиссея, которые пробуждались к новой жизни, как только слышали запах крови." (Freud, 1900, p.553).

Фрейд имел в виду ту сцену, в которой Одиссей вызвал призраков мертвых, принеся в жертву двух овец. Призраки жаждали крови, и только после того, как они напились, они смогли говорить с ним. Что именно Фрейд подразумевал под запахом крови, не совсем понятно, но мы можем предположить, что призраки появляются из бессознательного тогда, когда слышат запах крови новой обиды. Если она совпадает с собственными обидами пациента, то призраки «возрождаются», преследуя Эго своими требованиями. Когда они оживают, они ведут себя точно так же, как конкретные объекты меланхолии, полные упреков и реальных требований. Пациент хотел бы освободиться от них, но обнаруживает, что это невозможно.

Отчасти эта неудача объясняется конкретным мышлением меланхолика, которое создает серьезные препятствия для завершения работы горя. Хотя нам лишь частично понятны те факторы, которые позволяют символизму развиваться, очевидно, что они имеют отношение к работе горя, которая требует признания объекта мертвым для того, чтобы либидо могло быть из него изъято (Freud, 1917). Фрейд признавал важность этого шага, но также осознавал, что такое изъятие либидо является очень болезненным и требует «больших затрат времени и энергии».

Мы сможем лучше понять такое дезинвестирование, если представим, что оно включает в себя обратную проективную идентификацию. В ходе работы горя в Эго горюющего возвращается не только либидо, но и части его self (самости). Элементы self, которые ранее были утрачены вследствие проективной идентификации, теперь возвращаются обратно, и в результате этого self (горюющего) и объект (горевания) становятся более раздельными. Иногда дезинвестирование оставляет болезненные раны, как будто объект горевания «наживую» отрывается от self горюющего.

Более того боль, требует повторения, поскольку каждое из воспоминаний об утраченном объекте подвергается вердикту реальности. Однако, если позволить горюющему разотождествиться (разидентифицироваться) с объектом горевания, то у горюющего появится новая и чрезвычайно важная способность к символизации (Segal, 1956), которая откроет ему двери в мир фантазии. И тогда он сможет использовать мечты и фантазии, и самое важное, он сможет осуществлять символическое возмещение ущерба, а не конкретный ремонт.

Переломный момент в горевании

Эти изменения происходят в момент, который можно считать переломным моментом в горевании, когда внимание, которое сначала было сфокусировано на прошлом и на потерянном объекте, меняет свое направление и разворачивается на 180 градусов, от прошлого к будущему. Инвестиции либидо также меняются на противоположные, от прошлого к будущему, от предыдущего поколения к следующему. Для того, чтобы произошла такая критическая перемена, необходимо, чтобы объект был принят как безвозвратно погибший. Но именно этому вердикту реальности так часто сопротивляются, оставляя горюющего в ловушке своих призраков, озабоченного своей утратой и неспособного двигаться дальше.

Прерывание работы горя обидой

Я написал эту статью после того, как заново перечитал пьесу "Гамлет", в которой меня поразило, насколько конфликты, с которыми столкнулся Гамлет, похожи на те конфликты, с которыми сталкивается любой человек, переживающий утрату, находящийся в состоянии горевания. В этой замечательной пьесе мы можем с одной стороны проследить идентификацию Гамлета с отцом, а с другой - борьбу Гамлета за то, чтобы избавиться от этой идентификации и найти свою собственную идентичность. Шекспир предлагает нам уникальную возможность заглянуть в мышление своего самого умного и внутренне ориентированного персонажа, Гамлета.

Это позволяет нам лучше понять сначала то, как происходит идентификация с потерянным объектом и его интернализация; а затем то, каким образом идентификация может обращаться вспять, и потеря объекта может быть принята и пережита. Шекспир показывает нам, как неспособность горевать оставляет горюющего на милость призраков, которые преследуют его своими требованиями, столь похожими на требования конкретных объектов, характерных для меланхолии[1] (Shapiro, 2005, Bloom, 1999).

Итак, Гамлет возвращается домой в Данию для того, чтобы присутствовать на похоронах своего отца, и мы можем наблюдать попытки Гамлета смириться с потерей, а также то, что он неоднократные оступает от этой цели, преимущественно ведомый обидой на мать и отчима. Когда же призрак отца появляется на крепостной стене с требованиями отомстить, Гамлет оказывается не в силах ему сопротивляться, поскольку требования призрака один в один совпадают с его собственными желаниями. Ненависть отца направлена на брата Клавдия, который лишил его не только жизни, но и королевы. А также совпадает с желанием самого Гамлета отомстить Клавдию за то, что Гамлет потерял сразу и место любимчика матери, и место преемника отца. Похоже, что нам сложно противостоять идентификации с родителем, особенно когда родительские обиды совпадают с нашими личными обидами.

Как долго мы должны горевать?

В начале пьесы мать критикует Гамлета за то, что тот слишком долго пребывает в печали, а Гамлет в ответ возмущается тем, что она сама не уделяет печали достаточно времени и внимания:
Королева[2]
Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет,
Взгляни как друг на датского владыку.
Нельзя же день за днем, потупя взор,
Почившего отца искать во прахе.

Мать просит Гамлета сместить фокус с озабоченности мертвым отцом на живых, к которым относится она сама - его мать, а также его страна и новый король. Она пытается уверить Гамлета в том, что смерть – это обычное дело:
Королева
То участь всех: все жившее умрет
И сквозь природу в вечность перейдет.
Гамлет отвечает:
Гамлет
Да, участь всех.
Королева
Так что ж в его судьбе
Столь необычным кажется тебе?
Гамлет
Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу
Того, что кажется. Ни плащ мой темный,
Ни эти мрачные одежды, мать,
Ни бурный стон стесненного дыханья,
Нет, ни очей поток многообильный,
Ни горем удрученные черты
И все обличья, виды, знаки скорби
Не выразят меня; в них только то,
Что кажется и может быть игрою;
То, что во мне, правдивей, чем игра;
А это все — наряд и мишура.

Сказав это, он заявляет о том, что наполнен чувством глубокого горя, и обвиняет свою «холодную мать» в поверхностных чувствах. Клавдий присоединяется к Гертруде и наставляет Гамлета:
Король
Весьма отрадно и похвально, Гамлет,
Что ты отцу печальный платишь долг;
Но и отец твой потерял отца;
Тот — своего;
…
но являть упорство
В строптивом горе будет нечестивым
Упрямством, так не сетует мужчина;
…
Это грех пред небом,
Грех пред усопшим.

Эти аргументы и правда являются убедительными, они требуют от нас, чтобы мы горевали некоторое время, а затем двигались дальше, но Гамлет считает их порочными. Шекспир убеждает нас принять сторону Гамлета, с любовью изображая его верность отцу. Автор также показывает, как ненависть Гамлета к его матери затмевает все остальное в ранних сценах пьесы, и как обида Гамлета на мать прерывает работу горя, которую он начал.

Внутренний мир меланхолии

Начальные строки первого монолога Гамлета типично депрессивны и отражают его озабоченность своим внутренним миром:
Гамлет
О, если б этот плотный сгусток мяса
Растаял, сгинул, изошел росой!
Иль если бы предвечный не уставил
Запрет самоубийству!

Гамлет жаждет, чтобы нечто твердое внутри него смягчилось или, если это окажется невозможным, то хотя бы чтобы он освободился от боли утраты через самоубийство, если бы только это не было запрещено. Затем он продолжает описывать свое отчаяние:
Гамлет
Боже! Боже!
Каким докучным, тусклым и ненужным
Мне кажется все, что ни есть на свете!
О, мерзость! Это буйный сад, плодящий
Одно лишь семя; дикое и злое
В нем властвует.

Такие депрессивные чувства обычно наблюдаются на ранних стадиях горевания, когда картина плоского, черствого и «невыгодного» мира отражает то, что происходит как во внутренней, так и во внешней реальности горюющего, которые теряют всякий смысл и ценность, оставляя горюющего подавленным и апатичным.

Однако внезапно настроение Гамлета меняется, его мысли оживают, и он начинает страстно выражать свой гнев против матери и отчима. Печаль превращается в обиду, в праведное негодование, которое будет править Гамлетом на протяжении большей части пьесы:
Гамлет
До этого дойти!
Два месяца, как умер! Меньше даже.
Такой достойнейший король! Сравнить их
Феб и сатир.
…
А через месяц —
Не думать бы об этом! Бренность, ты
Зовешься: женщина!
…
она —
О боже, зверь, лишенный разуменья,
Скучал бы дольше! — замужем за дядей,
Который на отца похож не боле,
Чем я на Геркулеса. Через месяц!
Еще и соль ее бесчестных слез
На покрасневших веках не исчезла,
Как вышла замуж. Гнусная поспешность —
Так броситься на одр кровосмешенья!
Нет и не может в этом быть добра. —
Но смолкни, сердце, скован мой язык!

«Два месяца как умер!», этот период кажется Гамлету слишком коротким, и он пытается убедить нас, что для Клавдия и Гертруды переломный момент в горевании наступил слишком рано. Мы можем представить, что именно чувствует Гамлет, и как обида и ненависть ожесточают его сердце. Он больше не смотрит внутрь себя, а собственные проступки (свою вину и ошибки), за которые горюющий обычно берет на себя ответственность, он приписывает другим. Работа горя заходит в тупик, поскольку чувство вины становится внешним.

Помни меня: сверхъестественная сила призраков

Возмущение Гамлета усиливается во время драматической встречи с призраком отца, который появляется на крепостной стене замка и сообщает, что его смерть была вовсе не несчастным случаем, как это утверждается, а убийством, за которое нужно отомстить. Гамлет тотчас прерывает работу горя и с головой окунается в месть.

Однако призраки не должны возвращаться из мертвых, не так ли? И Гамлету необходимо узнать, как такое могло произойти:
Гамлет
Отец, державный Датчанин, ответь мне!
Не дай сгореть в неведенье, скажи,
Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой; зачем гробница,
В которой был ты мирно упокоен,
Разъяв свой тяжкий мраморный оскал,
Тебя извергла вновь?

Гамлет был на похоронах своего отца и видел, как его хоронили, поэтому отец не мог просто взять и предстать перед ним живым. Он не должен был иметь возможности говорить с ним из загробного мира, который Гамлет знал как неизведанную страну, из которой еще никто никогда не возвращался.

Тем временем призрак не только раскрывает подробности собственного убийства, но и описывает, каково это - быть заключенным в чистилище:
Призрак
Я дух, я твой отец.
Приговоренный по ночам скитаться,
А днем томиться посреди огня,
Пока грехи моей земной природы
Не выжгутся дотла.

На это накладываются обвинения в том, что преступления были совершены по отношению к нему, а не им самим:
Призрак
О, слушай, слушай, слушай!
Коль ты отца когда-нибудь любил...
Отомсти за гнусное его убийство.

То есть, сначала призрак говорит о совершенных им самим преступлениях, за которые он и страдает в чистилище, и за которые он (по идее) должен взять на себя ответственность и вину, чтобы иметь возможность двигаться дальше. Но затем он «забывает» о них, и обретает облегчение, находя того, кто виноват, в данном случае Клавдия, что ставит Гамлета перед аналогичной дилеммой. Должен ли Гамлет послушаться отца, и также искать виноватых в его смерти, таким образом присоединяясь к отцу в требовании отомстить? Или же он должен бросить вызов отцу, признать, что тот мертв, чтобы продолжить выполнять работу горя, которую он начал[3]?

Но призрак обладает невероятной силой убеждения, и узы уважения, благодарности и любви слишком прочны, чтобы их можно было разорвать. Поэтому Гамлет игнорирует то, что, возможно, Призрак – это злой дух, и, полностью идентифицирует себя с ним, решая посвятить все свое существо выполнению его велений:
Гамлет
Скажи скорей, чтоб я на крыльях быстрых,
Как помысел, как страстные мечтанья,
Помчался к мести.
Призрак одобряет:
Призрак
Вижу, ты готов;
Но даже будь ты вял, как тучный плевел,
Растущий мирно у летейских вод,
Ты бы теперь воспрянул.

Заросшая болотной сонной ряской пристань у реки Леты[4] напоминает нам о неухоженном саде во внутренней реальности Гамлета, а призрак намекает, что если Гамлет не будет действовать, то он погрузится в депрессию. Призрак окончательно привязывает Гамлета к себе знаменитым требованием «Помни меня», которое задержит работу горя и заставит Гамлета заниматься отцом до тех пор, пока месть не будет совершена. Гамлет отвечает:
Гамлет
Помнить о тебе?
Да, бедный дух, пока гнездится память
В несчастном этом шаре. О тебе?
Ах, я с таблицы памяти моей
Все суетные записи сотру,
Все книжные слова, все отпечатки,
Что молодость и опыт сберегли
И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем!

Для того, чтобы воздать ту месть, которая от него требуется, и избежать какого бы то ни было ослабления собственной решимости, Гамлет клянется, что выбросит из головы все, кроме памяти об отце. Он больше не думает ни о себе, ни о своем будущем с Офелией - он не имеет ни малейшего отношения к политике, с легкостью относится к подготовке к войне и не стремится стать королем[5]. Единственным предметом, достойным его размышлений, должна стать месть, и этой миссией он укрепляет свою связь с отцом и с прошлым, а также отказывается от собственных нужд и от собственного будущего. И как только он присоединяется к своему отцу, все то, что могло быть творческим в нем самом, откладывается на неопределённый срок, а его жизнь ставится на паузу. До тех пор, пока он не отомстит, не может быть и речи о том, чтобы отпустить старое и обратиться к новому[6].

Разграничение между живыми и мертвыми

Мы видели, как призрак отца Гамлета выбрался из своей могилы и вопреки всем законам логики и религии вернулся, чтобы преследовать живых. Он не был ни полностью мертвым, ни живым, и его появление на крепостной стене наводит Гамлета на мысль, что тот сбежал из могилы, потому что не был похоронен должным образом. Это позволяет нам использовать рассказ Шекспира для изучения важности ритуала погребения, который помогает нам принять реальность и необратимость смерти. А также позволяет отделить конкретное от символического, как часть разделения между телом, которое хоронят, и духом, который освобождается. Это подчеркивается в текстах молитвенника 1549 года, которые произносит священник: «Предаю душу твою Богу, Отцу Всемогущему, а тело твое - земле, земля в землю, прах в прах, пыль в пыль».

Эта тема раскрывается в сцене на кладбище, в которой мы видим огромную разницу между переживаниями Гамлета о своем призрачном отце, чье живое присутствие продолжает преследовать его, и его воспоминаниями о Йорике, бывшем придворном шуте, который остается в его сознании только как память и символ человека, чье существование прочно закреплено в прошлом.

Гамлет обменивается остротами с могильщиком, которые сводятся к знаменитому черепу, пролежавшему в земле двадцать три года, и оказавшимся черепом королевского шута:
Гамлет
Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио; человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик; он тысячу раз носил меня на спине; а теперь — как отвратительно мне это себе представить! У меня к горлу подступает при одной мысли. Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз. — Где теперь твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышки веселья, от которых всякий раз хохотал весь стол?

Такие описания Йорика, хотя и печальные, все же касаются счастливых времен, и, по сравнению с призраком, не указывают на конкретное присутствие умершего. Йорик стал для Гамлета лишь воспоминанием и символом, например, Гамлет вспоминает губы Йорика, которые больше не свисают с его челюсти, потому что плоть сгнила. Разница между Йориком и призраком, похоже, заключается именно в том самом различии между объектом, который был принят как мертвый и функционирует как символ, и объектом, который все еще жив в мышлении и преследует скорбящего своими требованиями. Важность погребения напоминает нам о зловонии разлагающегося тела и о болезни, которые и убеждают нас в том, что мертвые должны быть надежно упрятаны под землю. Там они должны оставаться, чтобы подтвердить, что мертвые действительно мертвы и недосягаемы для тех, кто остался в живых.

В противоположность своему ужасающему внутреннему состоянию, (Bloom, 1999) время от времени Гамлет перенимает «античный нрав», ироничное настроение, которое заставляет всех быть на грани и дает своего рода маниакальную передышку в работе горя. В обмене мнениями, который следует за поспешным убийством Полония, Гамлет остроумно играет словами, рассуждая про отличия тела и духа:
Король
Ну что же, Гамлет, где Полоний?
Гамлет
За ужином.
Король
За ужином? Где?
Гамлет
Не там, где он ест, а там, где его едят; у него как раз собрался некий созыв политических червей…
Король
Где Полоний?
Гамлет
На небесах; пошлите туда посмотреть; если ваш посланный его там не найдет, тогда поищите его в другом месте сами. А только если вы в течение месяца его не сыщете, то вы его почуете, когда пойдете по лестнице на галерею.

На одном дыхании Гамлет принимает духовный переход Полония в рай или ад, а на следующем дыхании он находит тело Полония, учуяв смрад разложения. Однако, когда мы доходим до сцены на кладбище, оказывается, что прошло много времени и останки Йорика уже больше не раздражают. Работа горя похоронила тело, но сохранила связь с духом. Такое разграничение, кажется, ослабляет озабоченность Гамлета своим отцом, и он постепенно начинает переключать внимание на свое собственное будущее. Теперь Клавдий и Гамлет понимают, что они опасные противники, которые обязаны либо убить, либо быть убитыми. Поэтому желание Гамлета убить Клавдия становится скорее вопросом выживания, а не мести. Постепенно озабоченность Гамлета отцом уступает место желанию сохранить свою собственную жизнь, поскольку он начинает больше ценить свою жизнь и меньше - честь отца[7].

Похоже, что это шаг в признании того, что его отец действительно умер, и его невозможно оживить. Все, что можно сделать, так это позволить ему должным образом вернуться в могилу, чтобы стать предком.

Примечания

[1]Надеюсь, понятно, что это психоаналитическое, а не литературное исследование. Не имея ни квалификации, ни экспертизы в литературе, я пытаюсь противостоять неизбежному очарованию, которое заманивает в ловушку даже самого ученого критика. Оскар Уайльд (1854-1900) так и не смог решить, были ли критики Гамлета «действительно сумасшедшими или только притворялись таковыми».

[2] Здесь и далее фрагменты текста «Гамлет» в переводе Михаила Лозинского.

[3] Контакт с миром духов и призраков и сама идея чистилища рассматривались в протестантской Англии как католическая ересь, что заставило Гринблатта (2001) задаться вопросом, как такое вообще могло появиться в протестантской пьесе.

[4] Лета – в Древнегреческой мифологии река забвения, протекающая в подземном царстве Аида. По прибытии в подземное царство, умершие пили из этой реки и получали забвение всего прошедшего; а также водой из Леты должны были напиться те, кто отправлялся обратно на землю (примечание переводчика).

[5] О том, что Гамлета обошли в наследовании трона, в пьесе упоминается лишь однажды, хотя во времена, когда «Гамлет» был написан, вопрос о преемнике королевы Елизаветы стоял жизненно остро. Этот фрагмент текста выглядит так (Гамлет говорит о Клавдии):
Гамлет
Убил он короля, мать развратил,
Встал на пути моей судьбы, надежд,
Теперь крючком и жизнь мою цепляет.

[6] Контраст с отношением Корделии в «Короле Лир» поразителен. Она готова отдать отцу только то, что ему причитается, оставляя часть своей любви для себя и для будущего.

[7] Шекспир уже высмеял ценность чести в известной речи Фальстафа (в переводе Николая Гумилева):
Фальстаф
«Подумать, разве честь приставит ногу?
Нет. Или руку? Нет. Так значит честь —
Не доктор. Что ж она такое? Слово.
А что такое слово? Только воздух.
Кто ей владеет? Тот, кто умер в среду.
Ее он слышит? Нет. Так ощущает?
Нет тоже. Есть она среди живых
Нет, этого злословье не допустит.
Тогда на что и думать мне о ней.»

Список литературы

Bloom H (1973) The Anxiety of Influence.
Bloom, H (1999). Shakespeare, The Invention of the Human, Fourth Estate, London.
Britton R. S. (1998) Publication Anxiety. Chapter 15, in Belief and Imagination. London: Routledge.
Freud, S. (1900). Conquistador! Letter from Freud to Fliess, February 1, 1900. The Complete Letters of Sigmund Freud to Wilhelm Fliess, 1887-1904, 397-398.
Freud S. (1917) Mourning and Melancholia. S E, 14. 237-258.
Freud S. (1930) Civilisation and its Discontents. S E, 21, 59-145.
Garber, M (2010) Shakespeare's Ghost Writers: Literature as Uncanny Causality. Routledge, London.
Hooker, J D (1843) Correspondence vol. 2, letter from J. D. Hooker, [12 December 1843 – 11 January 1844]. Darwin Correspondence Project, “Letter no. 729,” accessed on 28 April 2022, https://www.darwinproject.ac.uk/letter/?docId=letters/DCP-LETT-729.xml
Loewald H. W. (1960) On the therapeutic action of psycho-analysis. Int. J Psycho- anal. 41, 16 – 33.
Shapiro J S (2005) A Year In the Life of William Shakespeare: 1599. Harper Collins, NY.
Springsteen B and Obama B (2021) On friendship and fathers. Podcast, Renegades: Born in the USA. https://podcasts.apple.com/us/podcast/renegades-born-in- the-usa/id1562920267.
Steiner J. (1996) The Aim of Psychoanalysis in theory and in practice. Int. J Psycho- anal. 77, 1073 – 1083.
Steiner J. (1996) Revenge and resentment in the Oedipus situation. Int. J Psycho- anal. 77, 433-443.
Steiner J. (2011) Seeing and being seen: Emerging from a Psychic Retreat. London: Routledge.