Достоевский был категоричен в отношении надежды и заявлял: «Жизнь без надежды – не жизнь. А безнадежность – это настоящий ад». Думаю, что сегодня надежда интуитивно ощущается как жизненная необходимость, мол жить без надежды нельзя. Или льзя?

Что такое надежда? Это оптимизм? Вера? Желание? Прав ли был Достоевский? Или надежда — это просто отрицание всех наших трудностей, своего рода фантик? Ответы на эти вопросы можно найти в психоаналитических теориях, как, впрочем, и на любые вопросы в целом.

«Концепция надежды является одним из наиболее важных, «очевидных, но невидимых» (это фраза Биона) элементов всех психоаналитических теорий» (Cooper, 2000). Другими словами, психоаналитические теории объясняют саму логику надежды.

Классический психоанализ объясняет, что надежды проистекают из инфантильных импульсов, которые ищут удовлетворения, а страхи возникают в результате фантазий о наказании за запрещенные желания.

Согласно другим теориям, «надежды, как и страхи, которые пациент привносит в аналитическую ситуацию, основываются на его бессознательных фантазиях, на того или иного рода иллюзиях, которые по разным причинам остались нетронутыми в течение его жизни и встроились в его «хронологическую» зрелость» (Mitchell, 1993).

Получается, что психоаналитические теории развенчивает всю «романтику» надежды и представляет собой реальную угрозу хрупким очагам истинного воодушевления пациента? Это не совсем так.

Пациент не нуждается в отказе от своих надежд или страхов. Он нуждается в их обнаружении, прояснении и придании им смысла. Ведь в конечном счете, психоанализ нацелен на исследование и осознание пациентом своих чувств, желаний, представлений и собственной сути.

И как следствие этого исследования, вероятно, возможен естественный отказ пациента от всяких надежд, признание им собственной конечности, осознание не только своих психических возможностей, но и ограничений. И в конечном итоге, фантазии и надежды на будущее должны будут уступить место более реалистичным взглядам на то, что возможно.

Осознание этого часто разочаровывает пациента или, наоборот, вызывает восторг, поскольку открывает новые возможности и новые источники жизненной силы в результате отказа от «старых» надежд и фантазий. Нередко в конце анализа пациент чувствует, что прошлое совсем не такое, каким он его представлял: либо не такое хорошее, как можно было бы предположить, либо не такое болезненное, как это было когда-то.

Но в психоанализе всегда есть двое. С одной стороны, аналитик является объектом и субъектом надежды пациента, мол, поможет, должен помочь! А с другой стороны, аналитик, совершая терапевтические действия, например, давая интерпретации, также питает надежды как в отношении пациента, так и в отношении психоаналитических теорий и техник, которым следует.

«Воплощение в жизнь надежд аналитика имеет далеко идущие последствия, поскольку связано с бессознательными и сознательными фантазиями о психическом росте и трансформации как пациентов, так и самих аналитиков, которые возникают в процессе проблемного и даже самого успешного анализа» (Cooper, 2000).

Закончу свою мысль словами Винникота: «Мы все надеемся, что наши пациенты закончат терапию и забудут нас, и что сама жизнь окажется для них той терапией, которая имеет смысл».

Cooper S. (2000) Objects of Hope. Exploring Possibility and Limit in Psychoanalysis. The Analytic Press, London.
Mitchell S. (1993) Hope and Dread in Psychoanalysis. Basic Books.