Порой негативные жизненные события в жизни воспринимаются нами как несправедливость - мы считаем, что что-то было несправедливо по отношению к нам, с нами несправедливо обошлись, предали, этого не должно было случиться, и так далее.

Мы зацикливаемся на том, что произошло, чувствуем глубокое разочарование, унижение, теряем доверие, испытываем гнев и ярость. Если это сопровождается ощущением того, что «выхода нет», что мы загнаны в угол, бессильны, то естественной реакцией становится ожесточенность.

Иногда эти переживания бывают таким сильным, что мы становимся одержимыми желанием восстановить справедливость, отменить произошедшее, поквитаться или отомстить. Ожесточенный человек чувствует обиду из-за боли, которая кажется намеренно нанесенной или намного превышающей ту, с которой он способен справиться.

Джеймс Александер описывал ожесточённость как мазохистическую защитную реакцию, поскольку пострадавший человек продолжает бороться, при этом принимая любое саморазрушение, связанное с собственной ожесточенностью.

Человек может вести себя обычно, но реагировать эмоциональным возбуждением, приступами ожесточенности, ощущением беспомощности, самобичеванием, и даже суицидальным мыслями всякий раз, когда что-то или кто-то напоминает ему о том негативном событии в его жизни, с которого якобы все началось.

Но на самом деле всё начинается еще в младенчестве. Горечь обиды и чувства несправедливости уходит корнями в период кормления и представляет собой протест против потери объекта. Когда объект, от которого, как младенец «считает» зависит его выживание, исчезает, он сталкивается с необходимостью «отпустить» его, выдержать его отсутствие.

Джон Стайнер объяснял это тем, что на примитивном уровне разлука неотличима от смерти, и, если объекту суждено умереть, то младенец боится, что утратит себя в этом процессе. «Поэтому он может начать паниковать, цепляться за объект, отрицать утрату, как будто способен таким образом предотвратить собственную смерть. Эта ситуация кажется ему крайне несправедливой» (Steiner, 1994).

Стайнер писал о так называемых психических убежищах, которые представляют собой внутрипсихические области относительного покоя и защиты от напряжения. Пациент прячется туда, чтобы не встречаться с эмоциональной болью, в том числе с чувством несправедливости, обидой и недовольством, которые впервые возникли еще тогда, когда он был младенцем.

От этого убежища очень трудно отказаться - отчасти потому, что обида обеспечивает пациенту объект внимания и цель, отчасти из-за других источников удовлетворения, например связанных с триумфом и мазохизмом. В некоторых случаях пациент как будто «вскармливает» или «пестует» свою обиду и получает удовлетворение, «бередя старые раны».

Эти проявления наводят на мысль, что обида может быть связана с такими ранними переживаниями, как отлучение от груди или появление в семье новорожденного, что привело к утрате в условиях, где это казалось несправедливым, и пациент чувствовал себя преданным и обиженным.

Образуется рана, которая может оказаться настолько насыщена нарциссизмом, что отрицается возможность ее заживления. В таких случаях пациент может начать верить, что объекты, которые нанесли ему вред, являются настолько плохими, что их невозможно простить, а его собственная ненависть и желание отомстить настолько переполняют его, что также не поддаются прощению.

В последствии, даже если утрата кажется выносимой, пациент лелеет наесенный ему ущерб, чтобы поддерживать в себе неутихающее чувство несправедливости и защищаться от какой-либо ответственности.

Патологическая организация поддерживает пациента и помогает ему избегать чувства вины, которое кажется более применимым к объекту, чем к самому пациенту. В то же время убеждение в том, что вина невыносима, приводит к ситуации крайней степени застревания, с сопротивлением переменам и блокировкой прогресса в анализе.

Steiner J. (1994). “Psychic Retreats. Pathological Organisation in Psychotic, Neurotic and Borderline Patients”. Routledge.